В Бодрум мы летели через Стамбул и прибыли поздно вечером. Официальная встреча в местном аэропорту — с цветами, чаем, кофе и рахат-лукумом — несколько затянулась, и потому в город мы въезжали после полуночи.

Мы ехали то по широким, то по узким улицам, и перед нами мелькали яркие входы в рестораны, уличные кафе, полные людей, устья пустых переулков.

Круто свернув, проехали через совершенно восточную улицу — у скупо освещенных ворот пили чай люди, а потом дорога пошла резко вниз — к морю. Вот это и было первое впечатление: запутанность, свет, музыка и послеполуночное многолюдье.

В следующие дни я много бродил по Бодруму: днем он был тоже многолюден, но не так шумен. Набережная окаймляла великолепно-голубую бухту. С любой стороны открывались виды на городские кварталы: белые кубики домов на склонах, напоминавшие издали дагестанский аул.

Улицы, не более и не менее кривые, чем положено средиземноморскому городу, чисты и аккуратно мощены, пешеходная часть отделена каменными столбиками. Кое-где за заборами виднеются развешанные ковры. Растет из-под забора пальмочка — ровно лопух в наших краях.

Пробегали маленькие мальчики в школьных халатиках и девочки постарше — в клетчатых юбках и таких же галстуках. В самом неожиданном переулке — уютный пансион, тоже чистое Средиземноморье. Я зашел посмотреть — с любезного разрешения хозяйки: двор трапецией, распахнутой к синему морю, а посередине — голубой-голубой бассейн.

Отметил отсутствие характерных для турецкой провинции многоэтажных домов: дома были, как один, двухэтажные, на одну семью.

У пристани высился лес яхтенных мачт, а по пути в гостиницу я увидел огромный двор со штабелями досок и строящуюся яхту.

Под вечер набрел на нескольких старичков вокруг столика в кафе. Деды были опрятны, в пиджаках, даже в свитерах и жилетах. На столике прочно лежали их шляпы. Наверное, каждый вечер тут сидят, любуясь на море. Тем более что дневная жара — градусов 28 — сменялась вечерней, не более 25, прохладой. Очень спокойный город.

Главного, однако, я не увидел: того, что отправился искать на свой страх и риск. Я искал мавзолей. Впрочем, это слово следует писать с большой буквы — Мавзолей. Ибо Мавзолом звали одного из сатрапов города (тогда город был под властью персов, но сатрапов назначали из местных).

Мавзол обложил налогами все, что можно было (а что нельзя — тоже). Зато на выжатые деньги отстроил и украсил город и начал возводить себе усыпальницу. Не успел, и после его смерти строительство завершила его сестра и вдова Артемисия II. И тем обогатила все языки мира, но наш особенно, весомым и значимым словом.

Тогда город звали Галикарнасом, а страну — Карией. Жили здесь индоевропейские племена карийцев и лелегов, пришли древние греки: дорийцы и ионийцы; после персов властвовал Александр Македонский, римляне, византийцы, крестоносцы-иоанниты. В XVI веке его завоевал султан Сулейман. Здешний Мавзолей считался одним из семи чудес света. В Галикарнасе родился и Геродот — «Отец Истории». Турецкой истории?

Да, конечно, и турецкой тоже. Никто не может отрицать, что турки — во всяком случае здесь, в Карии, — потомки тех, кто строил Мавзолей, тех, среди кого жил Геродот. Но и, конечно, других — в том числе и всадников, оседлавших некогда коней в далекой Центральной Азии.