По субботам приезжают даже из Тель-Авива (наверное, не хватает своих злачных мест?). Как долго продлится такая горячка? Часов до двух — с гарантией.

Когда мы выходим из «Гласности», все заведения уже забиты, в раскрытых дверях толпится невместившаяся публика. Но нет томительного ожидания — все веселы и возбуждены — что в помещении, что на улице.

На углу той же улочки, рядом с «Гласностью», — паб «Сергей». Обалдев от второго подряд русского названия, спрашиваю у бармена Асаха (он сегодня не работает — так, потусоваться приехал) — почему?

— Да это царь такой русский! — радостно объясняет Асах. — Он тот дом напротив построил. Там давно, еще со времен британского мандата, был бар «Николай». Они братья были, что ли? Теперь «Николай» продан, а наш остался.

Ну да, мы же на Русском подворье! А Сергей, конечно, не царь, а брат царя, это точно. Великий князь Сергей Александрович, большой любитель Святой земли, основатель и попечитель Императорского палестинского общества, благодаря заботам и стараниям которого в Иерусалиме появилось столько мест, принадлежащих Русской православной церкви, и Русское подворье в сердце нынешней столицы нынешнего еврейского государства — в их числе.

Он был знаменит еще одним свершением: в 1891 году, едва став генерал-губернатором Москвы, решил изгнать оттуда евреев. Подвиг достойный того, чтобы имя героя увековечить в названии одного из любимых мест оттяга нынешних юных израильтян...

Я не стал объяснять это Асаху, да и какая, право, разница!

А за углом — еще тридцать-пятьдесят шагов — паб «Канабис» («Конопля»). Вывеска на подворотне изображает трехлистный цветок одноименного растения, знаменитого тем, что именно из него делают марихуану.

Вход — из подворотни по крутой лестнице, один в один напоминающей черные лестницы старого Санкт-Петербурга.

Паб стилизован под индийскую экзотику — этакое пристанище поклонников Кастанеды: угарный полумрак, в стенных нишах ковры и коврами устланные лавки, чумная музыка и сполохи светомузыкального экрана на одной из стен; барменша, непрерывно пританцовывающая во время работы, и бармен, громадный и невозмутимый, как борец сумо, и официантки, не поднимающие глаз, как индийские рабыни.

Как мне объяснили, и антураж, и название — это исключительно для понта, чтобы создать обстановку якобы восточного, якобы наркотического притона. Парочки, исступленно целующиеся по лавкам среди ковров, занимаются этим исключительно из любви к искусству и друг к другу, а не под воздействием обработанного канабиса.

В общем, долго мы там не выдержали и вывалились в объятия улицы, именно в объятия, а не на простор, как ожидали, потому что улица за время нашего короткого отсутствия очумела окончательно, словно сама сидела все это время в самом угарном пабе.

Впрочем, может, так оно и было. И все, что двигалось по ней в тот момент — медленно из-за толчеи людей, машин, мотоциклов, парочек, компаний и одиноких волков — направлялось либо в паб, либо из паба, либо из паба в паб, как мы, хотя мы-то как раз были на работе, а остальные оттягивались в полный рост, словно завтра уже не будет дня и день этот не будет рабочим. Впрочем — какое там завтра! Дело к часу ночи.